Шлюпка - Страница 61

Как ни странно, воды в шлюпку попадало совсем немного. Мы тщательно затыкали пробоину в корпусе, а кроме того, осадка была уже не такой низкой, потому что людей стало меньше, да и те исхудали как тени. Когда ветер утих, наше движение вперед почти застопорилось; мы лежали в шлюпке, лишившись воли и сил, не в состоянии даже себя обслужить. Лишь миссис Грант оставалась сидеть у борта: она следила, не появится ли на горизонте какое-нибудь судно, и высматривала рыбу в мертвенно-спокойной и прозрачной теперь воде.

Один раз мы заметили вдалеке кита.

— Эх, — выдавила Ханна с подобием усмешки, — такой туши нам бы надолго хватило.

Закрыв глаза, она вытянула руки над водой и начала бормотать какое-то заклинание для приманки кита, но, естественно, кит в одно мгновение опрокинул бы нашу шлюпку. Полковник Марш назвал его левиафаном и завел бессвязную историю об одноименной книге и о каком-то деятеле по имени Томас Гоббс: тот считал, что люди движимы главным образом жаждой власти и страхом перед другими людьми. Полковник сказал:

— По мнению Гоббса, все сущее подчиняется точным законам науки; эти законы управляют и человеческой природой, побуждая людей к эгоистическим поступкам во имя самосохранения.

— Нам-то что до этого? — бросила миссис Маккейн.

Вслед за тем и она, и все остальные вернулись в тихие закутки своих размышлений, в которых мы проводили большую часть времени. По-моему, никто не думал о том, что будет после спасательной шлюпки. Мы смирились. Она стала нашим домом.

Я попеременно сидела то рядом с мистером Нильссоном, вцепившись в румпель, то на своем обычном месте, рядом с Мэри-Энн. В моей памяти по-прежнему остаются пробелы, но в ожидании вердикта я пытаюсь их восполнить. Если не ошибаюсь, Мэри-Энн заболела через два-три дня после гибели мистера Харди. Наверно, я тоже была нездорова, потому что нас обеих, по моим воспоминаниям, бил озноб и я падала на ее костлявое плечо, находя в ней опору точно так же, как и она во мне. Время от времени кто-нибудь сообщал о смерти соседа, и те, у кого еще оставались силы, выкидывали тела за борт. Не помню, кто первым заметил, что Мэри-Энн уже давно не шевелится; вскоре она присоединилась к тем, кого до нее уже предали морю.

Мистер Нильссон предложил съедать умерших, однако миссис Грант пресекла такие мысли, и больше никто об этом не заикался. Вспомнив слова мистера Престона о воле к жизни, я подумала, что мы, судя по всему, ее утратили. Мы почти не переговаривались, и у меня уже создается такое впечатление, что все слова, которые я привожу по памяти, мне только мерещились. Во рту больше не было даже той густой, отвратительной на вкус слюны — слюна попросту не выделялась; язык разбух от жажды, утратил гибкость и подвижность, застыл, как облезлая дохлая мышь. Глаза тоже сделались сухими и липкими; когда я вставала, чтобы пройти вперед к одеялам или назад к рулю, мне даже трудно было определить, где верх и где низ. В глазах мельтешили ослепительные вспышки света и чернильные точки, будто я плыла в черном звездном небе. Я то и дело теряла сознание и однажды упала прямо на миссис Маккейн, сбив ее с ног. Не находя в себе сил встать, мы лежали в невольных объятиях и, наверное, застыли бы так навеки, если бы миссис Грант беспощадным криком не привела нас в чувство.

Граница между сном и явью почти стерлась; я плохо понимала, какие события происходят с нами в реальности, а какие всего лишь грезятся. Меня до смерти перепугало видение Генри, который, как мне втемяшилось, все время был с нами, а мы и не подозревали, кто он такой. Я с нарастающим ужасом сознавала, что он надел морскую форму и выдал себя за мистера Харди, чтобы попасть со мной в шлюпку. Значит, я своими руками помогла убить Генри! Цепляясь за борт, я добралась до Ханны. Дрожа от страха, какой не посещал меня никогда в жизни, я выговорила:

— По-моему, мистер Харди не моряк.

— А кто же он? — не поняла Ханна.

— Он Генри! — пролепетала я непослушным языком. — Кажется, мы убили Генри! — Мне хотелось плакать, но ни капли влаги уже не было.

— Нет-нет, — проникновенно сказала она, коснувшись моей щеки огрубевшей ладонью. — Никто твоего Генри не убивал. В нашей шлюпке Генри не было.

И в этот миг я проснулась, если спала, или опомнилась, если бодрствовала. Я обнаружила, что сижу рядом с Ханной, а она с закрытыми глазами навалилась на меня точно так же, как я на нее. До вечера я бродила по залам своего «Зимнего дворца» — теперь уже не хозяйкой, а призраком.

Ближе к ночи, а может, на другой день небеса разверзлись, и по брезенту потекла вода. Мы осознали происходящее лишь через несколько минут, а затем еще полчаса неуклюже пытались направить брезентовые желоба в пустые анкерки, как учил нас Харди. От слабости мы уже не верили в свои возможности, но за время ливня все напились до дурноты и даже сумели сделать запас дождевой воды на будущее — что бы оно ни сулило.

За последние дни устоявшийся распорядок нашего существования полностью развалился. Миссис Грант не настаивала на соблюдении графика дежурств, составленного мистером Харди; в крайнем случае она либо бралась за дело сама, либо призывала Ханну, потому что обращение к любому из нас чаще всего оставалось без ответа.

Идти под парусом мы даже не пытались: у миссис Грант заметно поубавилось решимости, когда отпала нужда переламывать сопротивление Харди.

То ли в тот же день, то ли на следующий, то ли через сутки на горизонте показался исландский траулер, который нас и подобрал. Этот вопрос многократно обсуждался на слушании. Сколько времени прошло от гибели Харди до нашего спасения? Сколько дней мы сидели без воды? Точно не помню, но, делая эти записи, прихожу к выводу, что траулер появился через неделю после смерти Харди. Зато Ханна не ведала сомнений. «Девять дней», — утверждала она под присягой. В своей заключительной речи обвинитель заявил: такие расхождения во мнениях свидетельствуют, что на самом деле времени прошло гораздо меньше — по всей видимости, сутки или двое, а потому расправу над Харди следует квалифицировать как «ненужное, необоснованное и, несомненно, преступное деяние».