Шлюпка - Страница 50

Под глухое эхо тюремных звуков я приказывала себе рассуждать здраво и в какой-то момент подумала, что в спасательной шлюпке делала то же самое, что сейчас в тюрьме. Так проще скоротать время до выхода на свободу, ведь я ни на минуту не допускала, что выдвинутые обвинения бесповоротно сломают мне жизнь, что они потянут на высшую меру или на пожизненный срок. Я вспомнила, как в свое время убеждала Миранду, что жизнь — это игра, как развлекалась пикировкой с доктором Коулом, однако сейчас игры кончились. Но как-никак утро вечера мудренее — эту старую истину я не раз вспоминала в самую тяжелую для нашей семьи пору, а потом прибегала к ней в спасательной шлюпке; и в самом деле, наутро ко мне вернулось душевное равновесие. Тем не менее после той ночи мне достаточно было взглянуть на Флоренс, чтобы в очередной раз представить, что меня ждет, если я проиграю дело. А кроме того, я впервые по-настоящему задумалась, не дремлет ли во мне коварный, мстительный материнский ген.

С доктором Коулом я стала осторожнее. Мне захотелось вытянуть из него какие-нибудь сведения о Флоренс, и, сказав о ней пару общих фраз, я спросила: таким людям в принципе свойственна неуравновешенность или же она вызвана жизненными обстоятельствами?

— А какие у этой Флоренс жизненные обстоятельства? — ответил он вопросом на вопрос, ничем не выдав, что знает больше моего.

— Ее бросили в тюрьму по обвинению в убийстве собственных детей! — Видимо, я проявила излишнюю вспыльчивость, потому что устала пережевывать одно и то же — мы уже не раз обсуждали ее дело.

— То есть обстоятельства примерно такие же, как у вас, — задумчиво протянул он.

Доктор Коул полуприкрыл веки, словно в забытьи разговаривал сам с собой. При нем я стараюсь не проявлять лишних эмоций, но тут возмущенно всплеснула руками. С доктором Коулом всегда так. Любая тема рикошетом возвращается ко мне.

Правосудие

Сегодня я присутствовала на слушаниях, которые вел судья Поттер: весь день три группы адвокатов старались добиться, чтобы с нас были сняты все обвинения. Миссис Грант, Ханну и меня обвинили в убийстве первой степени, которое предполагает не просто убийство, но убийство, совершенное с преступным умыслом. Сторона обвинения и сторона защиты уже подали увесистые папки в пользу или против судебного преследования; к ним и обращался судья, задавая вопросы адвокатам. Мы с Ханной и миссис Грант сидели, словно в церкви, на скамье с высокой спинкой, откуда нам было позволено наблюдать за ходом слушаний, не произнося ни слова.

В течение долгого времени обсуждался вопрос, правомерно ли считать убийством действия человека, который ухватился за доску, чтобы не захлебнуться, а потом оттолкнул другого, который подоспел следом и начал вырывать у него эту доску. Правомерно ли считать убийством действия второго человека, если тот сумел вырвать доску у первого? Правомерно ли вообще ставить вопрос об убийстве в такой ситуации, когда каждый естественным образом борется за жизнь, а доска выдерживает только одного? Будет ли выживший неизбежно приговорен к пожизненному тюремному заключению, если попадет в руки правосудия и если найдутся свидетели его поступка?

— Безусловно, нет, — заявил мистер Райхманн. — Непосредственного вреда здоровью такие действия не причиняют, а у потерпевшего остается возможность найти другую доску.

— Поддерживаю предыдущую точку зрения, — сказал адвокат Ханны, долговязый и бледный, словно никогда не видевший солнца.

— А если причинение вреда здоровью все же имело место? — Адвокат миссис Грант был полной противоположностью защитника Ханны. На нем едва сходились пуговицы пиджака. Жизнерадостное лицо сияло румянцем, а частые улыбки никак не вязались с серьезностью предъявляемых нам обвинений.

— Но речь идет, согласитесь, не просто о доске, — вступил в дискуссию прокурор, который, в силу своей молодости, имел весьма ограниченный жизненный опыт, а в силу своей самоуверенности не мог этого понять. — По сравнению с доской шлюпка — это настоящая роскошь. Их и близко нельзя сравнивать. Хватающиеся за доску люди барахтаются в воде; для них необходимость бороться за выживание стоит куда более остро, нежели для пассажиров шлюпки. Вы утверждаете, что потерпевший может найти другую доску, но есть ли шанс у выброшенного из шлюпки человека найти другое спасательное средство? Думаю, нет.

— На самом деле в том же квадрате как раз и находилось другое спасательное средство, — сказал мистер Райхманн. — С ним едва не столкнулась шлюпка номер четырнадцать за считаные часы до того, как мистер Харди был выброшен за борт.

Мне бы это в голову не пришло; надо отдать должное мистеру Райхманну и его помощникам — они сумели беспристрастно рассмотреть ситуацию в мельчайших подробностях, с самых разных точек зрения. Мне захотелось поймать его взгляд и выразить свою признательность, но вместо этого я встретилась глазами с адвокатом Ханны, который то и дело оборачивался ко мне мертвенно-бледным лицом, причудливо изгибая шею, как будто голова крепилась к ней на шарнирах. Я даже не представляла, что могла наговорить ему Ханна, чтобы вызвать такое любопытство.

— Кроме того, — продолжал мистер Райхманн, — мы знаем, что на воду было успешно спущено по крайней мере десять шлюпок. У мистера Харди оставался шанс, пусть небольшой, попасть в одну из них. Но если вернуться к первому сценарию: велики ли шансы найти в океане другую доску? И как мы, находясь в зале суда, можем оценить вероятность обоих сценариев? Наш главный вопрос сводится к следующему: верно ли, что для человека, находящегося в переполненной шлюпке, существует единственная возможность избежать обвинительного приговора — решить, что все должны либо выжить, либо утонуть вместе? Допустимо ли в такой ситуации вообще не предпринимать никаких действий по спасению других и уж тем более себя самого? Не противоречит ли подобная пассивность человеческой природе и инстинкту самосохранения?